Признаки и новаторство классической оды фелица. Литературный анализ оды "Фелица"

"Фелица" (первоначальное полное название ее: "Ода к премудрой Киргиз-Кайсацкой царевне Фелице, написанная некоторым мурзою, издавна проживающим в Москве, а живущим по делам своим в Санкт-Петербурге. Переведена с арабского языка 1782 года") написана с установкой на обычную хвалебную оду. По своей внешней форме она представляет собой словно бы даже шаг назад от "Стихов на рождение..."; она написана традиционными для торжественной оды десятистишными ямбическими строфами ("Стихи на рождение..." на строфы совсем не расчленены). Однако на самом деле "Фелица" являет собой художественный синтез еще более широкого порядка.
Название Екатерины Фелицей (от латинского felicitas – счастье) подсказано одним из ее собственных литературных произведений – сказкой, написанной для ее маленького внука, будущего Александра I, и незадолго до того опубликованной в весьма ограниченном количестве экземпляров. Киевского царевича Хлора посещает киргизский хан, который с целью проверить молву об исключительных способностях мальчика приказывает ему отыскать редкий цветок – "розу без шипов". По пути царевича зазывает к себе мурза Лентяг, пытающийся соблазнами роскоши отклонить его от слишком трудного предприятия. Однако с помощью дочери хана Фелицы, которая дает в путеводители Хлору своего сына Рассудок, Хлор достигает крутой каменистой горы; взобравшись с великим трудом на вершину ее, он и обретает там искомую "розу без шипов", т. е. добродетель. Использованием этой немудреной аллегории Державин и начинает свою оду:

Богоподобная царевна
Киргиз-Кайсацкия орды,
Которой мудрость несравненна
Открыла верные следы
Царевичу младому Хлору
Взойти на ту высоку гору,
Где роза без шипов растет.
Где добродетель обитает!
Она мой дух и ум пленяет;
Подай найти ее совет.

Так условно-аллегорическими образами детской сказочки травестийно подменяются традиционные образы канонического зачина оды - восхождение на Парнас, обращение к музам. Самый портрет Фелицы – Екатерины – дан в совершенно новой манере, резко отличающейся от традиционно-хвалебной одописи. Взамен торжественно-тяжелого, давно заштампованного и потому мало выразительного образа "земной богини", поэт с огромным воодушевлением и небывалым дотоле поэтическим мастерством изобразил Екатерину в лице деятельной, умной и простой "Киргиз-Кайсацкой царевны":

Мурзам твоим не подражая,
Почасту ходишь ты пешком,
И пища самая простая
Бывает за твоим столом;
Не дорожа твоим покоем,
Читаешь, пишешь пред налоем
И всем из твоего пера
Блаженство смертным проливаешь,
Подобно в карты не играешь,
Как я, от утра до утра.

Подобное противопоставление "добродетельному" образу Фелицы контрастного образа порочного "мурзы" проводится потом через все стихотворение. Это обусловливает исключительное, небывалое у нас дотоле жанровое своеобразие "Фелицы". Хвалебная ода в честь императрицы оказывается в то же время политической сатирой – памфлетом против ряда лиц ее ближайшего окружения. Еще резче, чем в "Стихах на рождение в севере порфирородного отрока", меняется здесь и поза певца в отношении предмета его воспевания. Ломоносов подписывал свои оды императрицам – "всеподданнейший раб". Отношение Державина к Екатерине-Фелице, традиционно наделяемой им порой "богоподобными" атрибутами, при всей почтительности, не лишено в то же время, как видим, некоторой шутливой короткости, почти фамильярности.
Противопоставляемый Фелице образ на протяжении оды характерно двоится. В сатирических местах – это некий собирательный образ, включающий в себя порочные черты всех высмеиваемых здесь поэтом екатерининских вельмож; в известной степени Державин, вообще склонный к автоиронии, вводит в этот круг и самого себя. В высоких патетических местах – это лирическое авторское "я", опять-таки наделяемое конкретными автобиографическими чертами: мурза – и в самом деле реальный потомок мурзы Багрима поэт Державин. Появление в "Фелице" авторского "я", живой, конкретной личности поэта, было фактом огромного художественного и историко-литературного значения. Хвалебные оды Ломоносова также начинаются подчас от первого лица:

Не Пинд ли под ногами зрю?
Я слышу чистых сестр музыку.
Пермесским жаром я горю,
Теку поспешно к оных лику.

Однако то "я", о котором здесь говорится, представляет собой не индивидуальную личность автора, а некий условный образ отвлеченного "певца" вообще, образ, который выступает как неизменный атрибут любой оды любого поэта. С подобным же явлением сталкиваемся мы в сатирах - также распространенном и значительном жанре поэзии XVIII в. Разница в этом отношении между одами и сатирами состоит лишь в том, что в одах певец все время играет на одной единственной струне – "священного восторга", в сатирах же звучит также одна единственная, но негодующе-обличительная струна. Столь же "однострунными" были и любовные песни сумароковской школы – жанр, который, с точки зрения современников, считался вообще полузаконным и уж во всяком случае сомнительным.
В "Фелице" Державина, взамен этого условного «я», появляется подлинная живая личность человека-поэта во всей конкретности его индивидуального бытия, во всем реальном многообразии его чувствований и переживаний, со сложным, "многострунным" отношением к действительности. Поэт здесь не только восторгается, но и гневается; восхваляет и одновременно хулит, обличает, лукаво иронизирует, причем в высшей степени важно, что эта впервые заявляющая себя в одической поэзии XVIII в. индивидуальная личность несет в себе и несомненные черты народности.
Пушкин говорил о баснях Крылова, что они отражают в себе некую "отличительную черту в наших нравах – веселое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражаться". Из-под условно "татарского" обличья "Мурзы", впервые эта черта проступает в державинской оде к Фелице. Эти проблески народности сказываются и в языке "Фелицы". В соответствии с новым характером этого произведения находится и его "забавный русский слог", как определяет его сам Державин, – заимствующая свое содержание из реального бытового обихода, легкая, простая, шутливо-разговорная речь, прямо противоположная пышно изукрашенному, намеренно приподнятому стилю од Ломоносова.
Одами продолжает традиционно называть свои стихи и Державин, теоретически связывая их с обязательным для классицизма античным образцом – одами Горация. Но на самом деле он совершает ими подлинный жанровый переворот . В поэтике русского классицизма не существовало стихов "вообще". Поэзия делилась на резко разграниченные, ни в каком случае не смешивавшиеся друг с другом, обособленные и замкнутые поэтические виды: оду, элегию, сатиру и т. д. Державин, начиная со "Стихов на рождение в севере порфирородного отрока" и, в особенности, с "Фелицы", начисто ломает рамки традиционных жанровых категорий классицизма, сливает в одно органическое целое оду и сатиру, в других своих вещах, как "На смерть князя Мещерского", – оду и элегию.
В противоположность однопланным жанрам классицизма, поэт создает сложные и полножизненные, полифонические жанровые образования, предвосхищающие не только "пестрые главы" пушкинского "Евгения Онегина" или в высшей степени сложный жанр его же "Медного Всадника", но и тон многих вещей Маяковского.
"Фелица" имела при своем появлении колоссальный успех ("у каждого читать по-русски умеющего очутилась она в руках", – свидетельствует современник) и вообще сделалась одним из самых популярных произведений русской литературы XVIII в. Этот громадный успех наглядно доказывает, что ода Державина, которая произвела своего рода революцию в отношении поэтики Ломоносова, полностью отвечала основным литературным тенденциям эпохи.
В "Фелице" объединены два противоположных начала поэзии Державина – положительное, утверждающее, и изобличающее, – критическое. Воспевание мудрой монархини – Фелицы – составляет одну из центральных тем творчества Державина, которому и современники, и позднейшая критика так и присвоили прозвание "Певца Фелицы". За "Фелицей" последовали стихотворения "Благодарность Фелице", "Изображение Фелицы", наконец, прославленная почти столь же, как и "Фелица", ода "Видение мурзы" (начата в 1783 г., окончена в 1790 г.).

В последней трети XVIII века в поэзии, как и в драматургии, произошли большие изменения. Дальнейшее развитие поэзии не могло происходить без изменения, нарушения, а затем и разрушения привычных старых форм. Эти нарушения стали допускать сами писатели-классицисты: Ломоносов, Сумароков, Майков, а позднее - Херасков и молодые поэты из его окружения.

Но настоящий бунт в мире жанров совершил Державин. Поэт, познав истинную природу как мир многозвучный и многоцветный, находящийся в вечном движении и изменениях, безгранично раздвинул рамки поэтического. Одновременно главными врагами Державина были все те, кто забывал «общественное благо», интересы народа, предавшись сибаритству при дворе.

Значительное расширение объекта поэзии требовало новых форм выражения. Этот поиск Державин начал с изменения устоявшейся жанровой системы классицизма.

Непосредственное «разрушение» жанра торжественной оды Державин начал своей «Фелицей», соединив в ней похвалу с сатирой.

Ода «Фелица» была создана в 1782 году в Петербурге. Друзья, которым Державин прочитал ее, вынесли произведению неумолимый приговор: ода превосходна, но напечатать ее невозможно из-за неканонического изображения императрицы и сатирических портретов екатерининских вельмож, легко узнаваемых современниками. Державин со вздохом положил оду в ящик бюро, где она пролежала около года. Как-то, разбирая бумаги, он выложил рукопись на стол, где ее увидел поэт Осип Козодавлев. Он выпросил рукопись почитать, клятвенно заверив, что никому не покажет стихов. Спустя несколько дней известный вельможа и любитель словесности И.И. Шувалов в большой тревоге прислал за Державиным, сообщив, что его стихи требует к себе для прочтения светлейший князь Потемкин. «Какие стихи? -удивился поэт. - «Мурзы к Фелице». - «Как вы их знаете?» - «Господин Козодавлев по дружбе дал мне их». - «Но как князь Потемкин их узнал?» - «Вчера у меня обедала компания господ, как то: граф Безбородко, граф Завадовский, Стрекалов и прочие любящие литературу; при разговоре, что у нас нет еще легкого и приятного стихотворства, я прочел им ваше творение». Кто-то из гостей, как полагал Шувалов, желая угодить князю Потемкину, тут же донес об этих стихах фавориту императрицы. Шувалов как опытный царедворец советовал Державину выбросить из оды строки, касающиеся «слабостей» светлейшего князя, однако поэт не пошел на обман, справедливо полагая, что, если до Потемкина дойдет полный текст оды, он сочтет себя оскорбленным. Получив стихотворение и ознакомившись с ним, умный князь сделал вид, что это сочинение не имеет к нему никакого отношения. Державин вздохнул с облегчением.

Весной 1783 года Президент Российской академии Екатерина Дашкова в журнале «Собеседник любителей российского слова» по рекомендации Козодавлева без ведома автора анонимно напечатала оду «Фелица». Дашкова преподнесла первый номер журнала императрице Екатерине П. Та, прочитав оду, растрогалась до слез и стала интересоваться автором произведения. «Не опасайтесь, -говорила она Дашковой, - я только вас спрашиваю об том, кто бы меня так близко знал, который умел так приятно описать, что, ты видишь, я как дура плачу». Княгиня открыла имя поэта и поведала о нем много хорошего. Через некоторое время Державин получил по почте конверт, в котором лежали золотая табакерка, обсыпанная бриллиантами, и пятьсот золотых рублей. Вскоре поэт был представлен императрице и облагодетельствован ею. Публикация оды сразу сделала Державина знаменитым, он вошел в число первых поэтов России.

Ода «Фелица» - произведение новаторское, смелое по мысли и форме. Оно включает в себя высокое, одическое, и низкое, иронико-сатирическое. В отличие от од Ломоносова, где объектом изображения было лирическое состояние поэта, для которого государственные, национальные интересы слились с личными, ода Державина сделала объектом поэтизации «человека на троне» - Екатерину II, ее государственные дела и добродетели. «Фелица» близка дружескому литературному посланию, похвальному слову и одновременно - стихотворной сатире.

Поэт включил в оду литературный портрет императрицы, носящий нравственно-психологический, идеализированный характер. Державин пытается раскрыть внутренний мир героини, ее нравы и привычки через описание поступков и распоряжений Екатерины II, ее государственных деяний:

Мурзам твоим не подражая,

Почасту ходишь ты пешком,

И пища самая простая

Бывает за твоим столом;

Не дорожа твоим покоем,

Читаешь, пишешь пред налоем

И всем из твоего пера

Блаженство смертным проливаешь…

Отсутствие портретных описаний компенсируется впечатлением, которое героиня оды производит на окружающих. Поэт подчеркивает важнейшие, с его точки зрения, черты просвещенной монархини: ее демократизм, простоту, неприхотливость, скромность, приветливость в сочетании с выдающимся умом и талантом государственного деятеля. Высокому образу царицы поэт противопоставляет иронический портрет ее царедворца. Это собирательный образ, включающий в себя черты ближайших сподвижников Екатерины II: светлейшего князя Григория Потемкина, который, несмотря на широту души и блестящий ум, отличается прихотливым и капризным нравом; фаворитов императрицы Алексея и Григория Орловых, гвардейцев-гуляк, любителей кулачных боев и конских скачек; канцлера Никиты и фельдмаршала Петра Паниных, страстных охотников, забывших ради любимого развлечения дела государственной службы; Семена Нарышкина, егермейстера императорского дворца и известного меломана, который первым завел у себя оркестр роговой музыки; генерал-прокурора Александра Вяземского, любившего на досуге наслаждаться чтением лубочных повестей, и …Гаврилы Романовича Державина. Русский поэт, ставший к тому времени статским советником, не выделял себя из этой вельможной сферы, а наоборот, подчеркивал свою причастность к кругу избранных:

Таков, Фелица, я развратен!

Но на меня весь свет похож.

Позднее, защищаясь от упреков в том, что он создал злую сатиру на известных и почтенных царедворцев, Державин писал: «Обыкновенные людские слабости в оде Фелице оборотил я собственно на меня самого… добродетели царевны противоположил моим глупостям». Поэт, посмеиваясь над причудами приближенных императрицы, не чужд присущего им эпикурейского отношения к жизни. Он не осуждает их человеческие слабости и пороки, ибо понимает, что Екатерина II окружила себя людьми, чей талант служит процветанию государства Российского. Державину лестно видеть себя в этой компании, он с гордостью носит звание екатерининского вельможи.

Поэт воспевает прекрасную Природу и живущего в гармонии с ней Человека. Картины пейзажа напоминают сцены, изображенные на гобеленах, украшающих салоны и гостиные петербургской знати. Не случайно автор, увлекавшийся рисованием, писал, что «поэзия не что иное есть как говорящая живопись».

Рисуя портреты важных сановников, Державин использует приемы литературного анекдота. В XVIII веке под анекдотом понимали художественно обработанный рассказ фольклорного содержания об известном историческом лице или событии, имеющий сатирическое звучание и поучительный характер. Анекдотический характер обретает под пером Державина портрет Алексея Орлова:

Или музыкой и певцами,

Органом и волынкой вдруг,

Или кулачными боями

И пляской веселю мой дух;

Или, о всех делах заботу

Оставя, езжу на охоту

И забавляюсь лаем псов…

Действительно, победитель кулачных боев, гвардейский офицер, призер на скачках, неутомимый танцор и удачливый дуэлянт, гуляка, дамский угодник, азартный охотник, убийца императора Петра III и фаворит его жены -таким остался в памяти современников Алексей Орлов. Некоторые строки, изображающие царедворцев, напоминают эпиграммы. Например, о «библиофильских» пристрастиях князя Вяземского, предпочитающего серьезной литературе лубок, сказано:

То в книгах рыться я люблю,

Мой ум и сердце просветлю,

Полкана и Бову читаю;

За Библией, зевая, сплю.

Хотя ирония Державина была мягкой и беззлобной, Вяземский не мог простить поэта: он «привязывался во всяком случае к нему, не токмо насмехался, но и почти ругал, проповедуя, что стихотворцы не способны ни к какому делу".

Элементы сатиры появляются в оде там, где речь идет о времени правления Анны Иоанновны. С негодованием напоминал поэт, как родовитого князя Михаила Голицына по прихоти императрицы женили на старой уродливой карлице и сделали придворным шутом. В этой же унизительной должности находились представители знатных русских фамилий - князь Н. Волконский и граф А. Апраксин. «Сии шуты, - свидетельствует Державин, -в то время, когда императрица слушала в церкви обедню, "саживались в лукошки в той комнате, через которую ей из церкви во внутренние покои проходить должно было, и кудахтали, как наседки; прочие же все тому, надрываясь, смеялись". Попрание человеческого достоинства во все времена, по мысли поэта, - величайший грех. Поучение, содержащееся в сатире, адресовано как читателю, так и главной героине оды.

Поэт, создавая идеальный образ просвещенной монархини, настаивал, что она обязана соблюдать законы, быть милосердной, защищать «слабых» и «убогих».

Через всю оду проходят образы и мотивы «Сказки о царевиче Хлоре», сочиненной для внука императрицей. Начинается ода с пересказа сюжета сказки, в основной части появляются образы Фелицы, Лентяя, Брюзги, Мурзы, Хлора, Розы без шипов; финальной части присущ восточный колорит. Завершается ода, как и положено, похвалой императрице:

Прошу великого пророка,

Да праха ног твоих коснусь,

Да слов твоих сладчайших тока

И лицезренья наслажусь!

Небесные прошу я силы,

Да их простря сапфирны крыла,

Невидимо тебя хранят

От всех болезней, зол и скуки;

Да дел твоих в потомстве звуки,

Как в небе звезды, возблестят.

Тема и образ Екатерины П в поэзии Державина не ограничиваются только Фелицей; императрице он посвящает стихотворения «Благодарность Фелице», "Видение Мурзы", «Изображение Фелицы», «Памятник» и другие. Однако именно ода «Фелица» стала «визитной карточкой» Державина, именно это произведение В. Г. Белинский считал «одним из лучших созданий» русской поэзии ХVIIIвека. В «Фелице», по мнению критика, «полнота чувства счастливо сочеталась с оригинальностью формы, в которой виден русский ум и слышится русская речь. Несмотря на значительную величину, эта ода проникнута внутренним единством мысли, от начала до конца выдержана в тоне».

Первое самое оригинальное сочинение Д. - стихотвор. 1779г. « Ода на рождение в севере

порфирородного отрока (посвящ. внуку Екатерины 11 - Александру 1)

В этом стих. Д. изменил практически все канонические признаки торжественной высокой

оды, создал самобытную оду, в которой высокое начало соединяться с изображением

бытности,повседневности, высокий стиль соединяется со средним.

А) отказ от 4-х стопного ямба, заменив 4-х стопным хореем.

Б) отказ от одической строфы, написал «сплошным текстом»

В) ода превращ-ся в подобие песни, фолькл. стилизации, присущ хорей, (плясовой размер).

Г) Д. отказался от характерных для оды образов, лирич. беспорядка, одического парения.

Выстраив. в стих. новеллический сюжет, который развертыв. на узнаваемом фоне

(русской зимы)

д) принцип. меняется изображение адресата. Он отказывается изображать адресата как

высшее существо. Для него монарх - « человек на троне» , имеющий обычные, но

положительные качества. Власть монарха основана на том, что он умеет управлять своими

страстями.

Развитие этой темы присутствует и в др. одах («Фелица», ода « Вельможа»)

Даже образ Петра, традиционно обожествляемый в русской лит-ре 19 в. осмыслив. Д. в

человеческом масштабе, изображался как «работник на троне» . Это развил Пушкин.

Д. , подводя итог своим худ. исканиям, дал определение собственной оде как «оде общежител.» (стих. «Рассуждение о лирической поэзии или об оде» Такая ода открыта

всем впечатлениям бытия, впускает быт. картинки, воспевает открытость миру, умение

ценить жизнь во всех проявлениях. Нет разделения на высокое и низкое. Первое слово

Анализ оды «Фелица». (1782 г.) Использовал персонажей сказки, придуманной Ек. 11своему внуку Ал- ру. На 1-ый взгляд- хвалебна ода, посвященная императрице.

Фелица -образ Екатерины 11 , мурза - собирательный образ придворных вельмож из ее

окружения (угадываются и конкретные лица и автобиограф. черты самого автора.).

объекты похвалы (Екат.) и сатиры - ее вельможи. Отход от традиций классиц-ма особенно

ощутим в показе Фелицы- Ек. 11 . Вместо изображения «земной богини, мы находим портрет реального человека. Портрет не официальный, парадный, а нарисоаван. иными

красками. Д. видел в Ек. 11 идеал человечной правительницы, образец всевозможных

добродетелей. Он хотел видеть на троне Человека, мудрую, просвященную государыню.

Вместе с тем, она показана в своих повседневных заботах. В быту, обычной жизни она

ведет себя очень скромно, не отличаясь от др. , разве что любовью к поэзии, равнодушием

« Мурзам твоим не подражая,

Почасту ходишь ты пешком,

И пища самая простая

Бывает за твоим столом;

Не дорожа твоим покоем,

Читаешь, пишешь пред налоем…

В «Фелице» Д. преодолел еще одну тенденцию классиц-ма: помимо похвалы и восторжен. по отношению к Ек. , здесь не меньше сатиры и иронии по отношению к

вельможам., высмеив-ся их пороки. Необычным было и то, что наблюд-ся отход от обязательного для этого жанра высокого слога и стиля, встреч-ся много просторечных, разговорных слов и выражений: « проспавши до полудни», «к портному по кафтан», «имея шапку набекрене»…..

Вся ода написана тем «забавным русским слогом», изобретение которого Д. считал одной

из своих главных заслуг перед русской поэзией, т.е. сочетанием шутки, веселости, иронии с серьезностью и важностью тем, поднятых в этом произведении.

История создания. Ода «Фелица» (1782), первое стихотворение, сделавшее имя Гавриила Романовича Державина знаменитым. Оно стало ярким образцом нового стиля в русской поэзии. В подзаголовке стихотворения уточняется: «Ода к премудрой Киргиз-кайсацкой царевне Фелице, писанная Татарским Мурзою, издавна поселившимся в Москве, а живущим по делам своим в Санкт-Петербурге. Переведена с арабского языка». Свое необычное название это произведение получило от имени героини «Сказки о царевиче Хлоре», автором которой была сама Екатерина II. Этим именем, которое в переводе с латинского значит счастье, она названа и в оде Державина, прославляющей императрицу и сатирически ха-рактеризующей ее окружение. Известно, что сначала Державин не хотел печатать это стихотворение и даже скрывал авторство, опасаясь мести влиятельных вельмож, сатирически изображенных в нем. Но в 1783 году оно получило широкое распространение и при содействии княгини Дашковой, приближенной императрицы, было напечатано в журнале «Собеседник любителей русского слова», в котором сотрудничала сама Екатерина II. Впоследствии Державин вспоминал, что это стихотворение так растрогало императрицу, что Дашкова застала ее в слезах. Екатерина II пожелала узнать, кто написал стихотворение, в котором так точно ее изобразил. В благодарность автору она послала ему золотую табакерку с пятьюстами червонцами и выразительной надписью на пакете: «Из Оренбурга от Киргизской Царевны мурзе Державину». С того дня к Державину пришла литературная слава, которой до того не знал ни один русский поэт. Основные темы и идеи. Стихотворение «Фелица», написанное как шутливая зарисовка из жизни императрицы и ее окружения, вместе с тем поднимает очень важные проблемы. С одной стороны, в оде «Фелица» создается вполне традиционный образ «богоподобной царевны», в котором воплощено представление поэта об идеале просвещенного монарха. Явно идеализируя реальную Екатерину II, Державин в то же время верит в нарисованный им образ: С другой стороны, в стихах поэта звучит мысль не только о мудрости власти, но и о нерадивости исполнителей, озабоченных своей выгодой: Сама по себе эта мысль не была новой, но за образами вельмож, нарисованных в оде, явно проступали черты реальных людей: В этих образах современники поэта без труда узнавали фаворита императрицы Потемкина, ее приближенных Алексея Орлова, Панина, Нарышкина. Рисуя их ярко сатирические портреты, Державин проявил большую смелость - ведь любой из задетых им вельмож мог разделаться за это с автором. Только благосклонное отношение Екатерины спасло Державина. Но даже императрице он осмеливается дать совет: следовать закону, которому подвластны как цари, так и их подданные: Эта любимая мысль Державина звучала смело, и высказана она была простым и понятным языком. Заканчивается стихотворение традиционной хвалой императрице и пожеланием ей всех благ: Художественное своеобразие. Классицизм запрещал соединять в одном произведении высокую оду и сатиру, относящуюся к низким жанрам, Но Державин даже не просто их сочетает в характеристике разных лиц, выведенных в оде, он делает нечто совсем небывалое для того времени. Нарушая традиции жанра хвалебной оды, Державин широко вводит в нее разговорную лексику и даже просторечия, но самое главное - рисует не парадный портрет императрицы, а изображает ее человеческий облик. Вот почему в оде оказываются бытовые сцены, натюрморт «Богоподобная» Фелица, как и другие персонажи в его оде, тоже показана обытовленио («Не дорожа свои покоем, / Читаешь, пишешь под налоем...»). Вместе с тем такие подробности не снижают ее образ, а делают более реальным, человечным, как будто точно списанным с натуры. Читая стихотворение «Фелица», убеждаешься, что Державину действительно удалось внести в поэзию смело взятые из жизни или созданные воображением индивидуальные характеры реальных людей, показанных на фоне колоритно изображенной бытовой обстановки. Это делает его стихи яркими, запоминающимися и понятными. Значение произведения. Сам Державин впоследствии отмечал, что одна из основных его заслуг в том, что он «дерзнул в забавном русском слоге о добродетелях Фелицы возгласить». Как справедливо указывает исследователь творчества поэта В.Ф. Ходасевич, Державин гордился «не тем, что открыл добродетели Екатерины, а тем, что первый заговорил «забавным русским слогом». Он понимал, что его ода - первое художественное воплощение русского быта, что она - зародыш нашего романа. И, быть может, - развивает свою мысль Ходасевич, - доживи «старик Державин» хотя бы до первой главы «Онегина», - он услыхал бы в ней отзвуки своей оды».

Дата создания: 1782. Источник: Г.Р. Державин. Стихотворения. Петрозаводск, «Карелия», 1984. Впервые - «Собеседник», 1783, ч. 1, стр. 5, без подписи, под заглавием: «Ода к премудрой киргизкайсацкой царевне Фелице, писанная татарским мурзою, издавна поселившимся в Москве, а живущим по делам своим в Санктпетербурге. Переведена с арабского языка 1782».

ФЕЛИЦА

‎ Богоподобная царевна
Киргиз-Кайсацкия орды!
Которой мудрость несравненна
Открыла верные следы
5 Царевичу младому Хлору
Взойти на ту высоку гору,
Где роза без шипов растет,
Где добродетель обитает,-
Она мой дух и ум пленяет,
10 Подай найти ее совет.

‎ Подай, Фелица! наставленье:
Как пышно и правдиво жить,
Как укрощать страстей волненье
И счастливым на свете быть?
15 Меня твой голос возбуждает,
Меня твой сын препровождает;
Но им последовать я слаб.
Мятясь житейской суетою,
Сегодня властвую собою,
20 А завтра прихотям я раб.

‎ Мурзам твоим не подражая,
Почасту ходишь ты пешком,
И пища самая простая
Бывает за твоим столом;
25 Не дорожа твоим покоем,
Читаешь, пишешь пред налоем
И всем из твоего пера
Блаженство смертным проливаешь;
Подобно в карты не играешь,
30 Как я, от утра до утра.

‎ Не слишком любишь маскарады,
А в клоб не ступишь и ногой;
Храня обычаи, обряды,
Не донкишотствуешь собой;
35 Коня парнасска не седлаешь,
К духам в собранье не въезжаешь,
Не ходишь с трона на Восток;
Но кротости ходя стезею,
Благотворящею душою,
40 Полезных дней проводишь ток.

‎ А я, проспавши до полудни,
Курю табак и кофе пью;
Преобращая в праздник будни,
Кружу в химерах мысль мою:
45 То плен от персов похищаю,
То стрелы к туркам обращаю;
То, возмечтав, что я султан,
Вселенну устрашаю взглядом;
То вдруг, прельщаяся нарядом,
50 Скачу к портному по кафтан.

‎ Или в пиру я пребогатом,
Где праздник для меня дают,
Где блещет стол сребром и златом,
Где тысячи различных блюд:
55 Там славный окорок вестфальской,
Там звенья рыбы астраханской,
Там плов и пироги стоят,
Шампанским вафли запиваю;
И все на свете забываю
60 Средь вин, сластей и аромат.

‎ Или средь рощицы прекрасной
В беседке, где фонтан шумит,
При звоне арфы сладкогласной,
Где ветерок едва дышит,
65 Где все мне роскошь представляет,
К утехам мысли уловляет,
Томит и оживляет кровь;
На бархатном диване лежа,
Младой девицы чувства нежа,
70 Вливаю в сердце ей любовь.

‎ Или великолепным цугом
В карете англинской, златой,
С собакой, шутом или другом,
Или с красавицей какой
75 Я под качелями гуляю;
В шинки пить меду заезжаю;
Или, как то наскучит мне,
По склонности моей к премене,
Имея шапку набекрене,
80 Лечу на резвом бегуне.

‎ Или музыкой и певцами,
Органом и волынкой вдруг,
Или кулачными бойцами
И пляской веселю мой дух;
85 Или, о всех делах заботу
Оставя, езжу на охоту
И забавляюсь лаем псов;
Или над невскими брегами
Я тешусь по ночам рогами
90 И греблей удалых гребцов.

‎ Иль, сидя дома, я прокажу,
Играя в дураки с женой;
То с ней на голубятню лажу,
То в жмурки резвимся порой;
95 То в свайку с нею веселюся,
То ею в голове ищуся;
То в книгах рыться я люблю,
Мой ум и сердце просвещаю,
Полкана и Бову читаю;
100 За библией, зевая, сплю.

‎ Таков, Фелица, я развратен!
Но на меня весь свет похож.
Кто сколько мудростью ни знатен,
Но всякий человек есть ложь.
105 Не ходим света мы путями,
Бежим разврата за мечтами.
Между лентяем и брюзгой,
Между тщеславья и пороком
Нашел кто разве ненароком
110 Путь добродетели прямой.

‎ Нашел,- но льзя ль не заблуждаться
Нам, слабым смертным, в сем пути,
Где сам рассудок спотыкаться
И должен вслед страстям идти;
115 Где нам ученые невежды,
Как мгла у путников, тмят вежды?
Везде соблазн и лесть живет,
Пашей всех роскошь угнетает.-
Где ж добродетель обитает?
120 Где роза без шипов растет?

‎ Тебе единой лишь пристойно,
Царевна! свет из тьмы творить;
Деля Хаос на сферы стройно,
Союзом целость их крепить;
125 Из разногласия согласье
И из страстей свирепых счастье
Ты можешь только созидать.
Так кормщик, через понт плывущий,
Ловя под парус ветр ревущий,
130 Умеет судном управлять.

‎ Едина ты лишь не обидишь,
Не оскорбляешь никого,
Дурачествы сквозь пальцы видишь,
Лишь зла не терпишь одного;
135 Проступки снисхожденьем правишь,
Как волк овец, людей не давишь,
Ты знаешь прямо цену их.
Царей они подвластны воле,-
Но богу правосудну боле,
140 Живущему в законах их.

‎ Ты здраво о заслугах мыслишь,
Достойным воздаешь ты честь,
Пророком ты того не числишь,
Кто только рифмы может плесть,
145 А что сия ума забава
Калифов добрых честь и слава.
Снисходишь ты на лирный лад:
Поэзия тебе любезна,
Приятна, сладостна, полезна,
150 Как летом вкусный лимонад.

‎ Слух идет о твоих поступках,
Что ты нимало не горда;
Любезна и в делах и в шутках,
Приятна в дружбе и тверда;
155 Что ты в напастях равнодушна,
А в славе так великодушна,
Что отреклась и мудрой слыть.
Еще же говорят неложно,
Что будто завсегда возможно
160 Тебе и правду говорить.

‎ Неслыханное также дело,
Достойное тебя одной,
Что будто ты народу смело
О всем, и въявь и под рукой,
165 И знать и мыслить позволяешь,
И о себе не запрещаешь
И быль и небыль говорить;
Что будто самым крокодилам,
Твоих всех милостей зоилам,
170 Всегда склоняешься простить.

‎ Стремятся слез приятных реки
Из глубины души моей.
О! коль счастливы человеки
Там должны быть судьбой своей,
175 Где ангел кроткий, ангел мирной,
Сокрытый в светлости порфирной,
С небес ниспослан скиптр носить!
Там можно пошептать в беседах
И, казни не боясь, в обедах
180 За здравие царей не пить.

‎ Там с именем Фелицы можно
В строке описку поскоблить,
Или портрет неосторожно
Ее на землю уронить.
185 Там свадеб шутовских не парят,
В ледовых банях их не жарят,
Не щелкают в усы вельмож;
Князья наседками не клохчут,
Любимцы въявь им не хохочут
190 И сажей не марают рож.

‎ Ты ведаешь, Фелица! правы
И человеков и царей;
Когда ты просвещаешь нравы,
Ты не дурачишь так людей;
195 В твои от дел отдохновеньи
Ты пишешь в сказках поученьи
И Хлору в азбуке твердишь:
«Не делай ничего худого,
И самого сатира злого
200 Лжецом презренным сотворишь».

‎ Стыдишься слыть ты тем великой,
Чтоб страшной, нелюбимой быть;
Медведице прилично дикой
Животных рвать и кровь их лить.
205 Без крайнего в горячке бедства
Тому ланцетов нужны ль средства,
Без них кто обойтися мог?
И славно ль быть тому тираном,
Великим в зверстве Тамерланом,
210 Кто благостью велик, как бог?

‎ Фелицы слава, слава бога,
Который брани усмирил;
Который сира и убога
Покрыл, одел и накормил;
215 Который оком лучезарным
Шутам, трусам, неблагодарным
И праведным свой свет дарит;
Равно всех смертных просвещает,
Больных покоит, исцеляет,
220 Добро лишь для добра творит.

‎ Который даровал свободу
В чужие области скакать,
Позволил своему народу
Сребра и золота искать;
225 Который воду разрешает
И лес рубить не запрещает;
Велит и ткать, и прясть, и шить;
Развязывая ум и руки,
Велит любить торги, науки
230 И счастье дома находить;

‎ Которого закон, десница
Дают и милости и суд.-
Вещай, премудрая Фелица!
Где отличен от честных плут?
235 Где старость по миру не бродит?
Заслуга хлеб себе находит?
Где месть не гонит никого?
Где совесть с правдой обитают?
Где добродетели сияют?-
240 У трона разве твоего!

‎ Но где твой трон сияет в мире?
Где, ветвь небесная, цветешь?
В Багдаде? Смирне? Кашемире? -
Послушай, где ты ни живешь,-
245 Хвалы мои тебе приметя,
Не мни, чтоб шапки иль бешметя
За них я от тебя желал.
Почувствовать добра приятство
Такое есть души богатство,
250 Какого Крез не собирал.

‎ Прошу великого пророка,
Да праха ног твоих коснусь,
Да слов твоих сладчайша тока
И лицезренья наслаждусь!
255 Небесные прошу я силы,
Да, их простря сафирны крылы,
Невидимо тебя хранят
От всех болезней, зол и скуки;
Да дел твоих в потомстве звуки,
260 Как в небе звезды, возблестят.

Приложение к оде: «Фелица».

ЭСКИЗ ПЕРВОНАЧАЛЬНО ЗАДУМАННОЙ ОДЫ К ЕКАТЕРИНЕ .

Ты, которая одна, без помощи министра, по примеру богов, держишь все своею рукою и видишь все своими глазами!

Великая государыня, если я до сих пор из благоразумия пребывал в почтительном молчании и тебя не хвалил, так это не от того, чтоб мое сердце колебалось вскурить тебе должный фимиам; но я мало умею хвалить, и моя трепещущая Муза убегает столь чрезмерной тягости и, не будучи в силах говорить достойно о твоих великих делах, боится, коснувшись твоим лаврам, чтоб их не засушить.

Я не ослепляюсь тщетным желанием и умеряю мой полет по моим слабым силам, и моим молчанием разумнее тех отважных смертных, которые недостойною жертвою оскверняют твои алтари; которые в сем поле, куда их корысть заводит, без сил и духа смеют петь твое имя и которые всякой день безобразным голосом наводят тебе скуку, рассказывая тебе о собственных твоих делах.

Я не дерзаю опорочивать в них желание тебе нравиться; но к чему, не имев сил, без пользы трудиться и, тебя не похваляя, себя лишь обесславить?

Чтоб плесть хвалы, то должно быть Виргилию.

Я не могу богам, не имеющим добродетели, приносить жертвы и никогда и для твоей хвалы не скрою моих мыслей: и сколь твоя власть ни велика, но если бы в сем мое сердце не согласовалось с моими устами, то б никакое награждение и никакие причины не вырвали б у меня ни слова к твоей похвале.

Но когда я тебя вижу с благородным жаром трудящуюся в исполнении твоей должности, приводящую в стыд государей, труда трепещущих и которых тягость короны угнетает; когда я тебя вижу разумными распоряжениями обогащающую твоих подданных; гордость неприятелей ногами попирающую, нам море отверзающую, и твоих храбрых воинов - споспешествующих твоим намерениям и твоему великому сердцу, все под власть Орла покоряющих; Россию - под твоей державою счастием управляющую, и наши корабли - Нептуна презирающих и досягающих мест, откуда солнце бег свой простирает: тогда, не спрашивая, нравится ль то Аполлону, моя Муза в жару меня предупреждает и тебя хвалит.

Комментарий Я. Грота

В 1781 г. была напечатана, в небольшом числе экземпляров, написанная Екатериною для пятилетнего внука ея, великого князя Александра Павловича, Сказка о царевиче Хлоре . Хлор был сын князя, или царя киевского, во время отсутствия отца похищенный ханом киргизским. Желая поверить молву о способностях мальчика, хан ему приказал отыскать розу без шипов. Царевич отправился с этим поручением. Дорогой попалась ему на встречу дочь хана, веселая и любезная Фелица. Она хотела идти провожать царевича, но ей помешал в том суровый муж ея, султан Брюзга, и тогда она выслала к ребенку своего сына, Рассудок. Продолжая путь, Хлор подвергся разным искушениям, и между прочим его зазвал в избу свою мурза Лентяг, который соблазнами роскоши старался отклонить царевича от предприятия слишком трудного. Но Рассудок насильно увлек его далее. Наконец они увидели перед собой крутую каменистую гору, на которой растет роза без шипов, или, как один юноша объяснил Хлору, добродетель. С трудом взобравшись на гору, царевич сорвал этот цветок и поспешил к хану. Хан отослал его вместе с розой к киевскому князю. «Сей обрадовался столько приезду царевича и его успехам, что забыл всю тоску и печаль.... Здесь сказка кончится, а кто больше знает, тот другую скажет».

Эта сказка подала Державину мысль написать оду к Фелице (богине блаженства, по его объяснению этого имени): так как императрица любила забавные шутки, говорит он, то ода эта и была написана во вкусе ея, на счет ея приближенных. Но Державин боялся дать ход этим стихам, в чем с ним согласны были и друзья его, Н. А. Львов и В. В. Капнист. Ода сделалась известною по нескромности О. П. Козодавлева, который, живя в одном доме с поэтом, однажды случайно увидел ее и выпросил на короткое время (Подробности см. в Объяснениях Державина). Вскоре после того княгиня Е. Р. Дашкова, в качестве директора академии наук, предприняла издание Собеседника любителей российского слова и открыла одою Державина I-ю книжку этого журнала, вышедшую 20 мая 1783 г., в субботу (С-петерб. Ведом. того года № 40). Там на стр. 5-14 эта ода напечатана без всякой подписи, под заглавием: Ода к премудрой киргизкайсацкой царевне Фелице, писанная некоторым татарским мурзою, издавна поселившимся в Москве, а живущим по делам своим в Санктпетербурге. Переведена с арабского языка 1782 . К словам: с арабского языка сделана редакциею выноска: «Хотя имя сочинителя нам и неизвестно; но известно нам то, что сия ода точно сочинена на российском языке». Прибавим, что она написана в исходе 1782 г.

В Объяснениях своих поэт замечает, что он назвал Екатерину киргиз-кайсацкою царевною еще и потому, что у него были деревни в тогдашней оренбургской области, по соседству с киргизскою ордою, подвластною императрице. Ныне эти имения находятся в бузулуцком уезде самарской губернии.

Ода к Фелице доставила Державину богатый подарок от императрицы (золотую табакерку с 500 червонцев) и честь представления ей в Зимнем дворце; но вместе с тем возбудила против него гонение тогдашнего начальника его, генерал-прокурора кн. Вяземского. Вообще это сочинение имело решительное влияние на всю дальнейшую судьбу поэта.

Новая ода произвела много шуму при дворе и в петербургском обществе. Екатерина рассылала ее (конечно в отдельных оттисках) к своим приближенным и в каждом экземпляре подчеркивала то, что прямее относилось к лицу, которому он был назначен. Слава Державина утвердилась; она откликнулась и в Собеседнике, где с тех пор заговорили о нем и в прозаических статьях, и в стихах, называя его мурзою, арабским переводчиком и т. п. В следующих книжках журнала явилось четыре обращенные к нему стихотворения, между которыми три послания: В. Жукова, Сонет к сочинителю оды к Фелице (ч. III, стр. 46); М. Сушковой , Письмо Китайца к татарскому мурзе (ч. V, стр. 5-8); О. Козодавлева, Письмо к татарскому мурзе (ч. VIII, стр. 1-8); Е. Кострова, Письмо к творцу оды, сочиненной в похвалу Фелицы (ч. X, 25-30). «Во всех этих стихотворениях, не отличающихся особенным достоинством, хвалят Державина не столько за хорошие стихи, сколько за то, что он писал без лести» (Соч. Добролюбова, т. I, стр. 74). Сверх того, о Фелице и сочинителе ея с похвалою упоминается в стихотворениях Собеседника : Княгине Е. Р. Дашковой (ч. VI, стр. 20) и К другу моему (ч. VII, стр. 40).

По поводу похвальных стихов Державину, появившихся вслед за Фелицею, г. Галахов так определяет значение этой оды в нашей литературе: «Стихотворение, подписанное буквами О. К. (Осип Козодавлев), «говорит, что Державин проложил новый путь на Парнасс, что

… кроме пышных од,
Во стихотворстве есть „иной, хороший род“.

Признаки этого нового стихотворного рода указаны его противоположностью пышным одам . Оды, замечает Собеседник в одной статье , наполненные именами баснословных богов, наскучили и служат пищею мышам и крысам; Фелица написана совсем иным слогом, как прежде такого рода стихотворения писались. В другом стихотворении, Кострова, также признается за Державиным слава обретения нового и непротоптанного пути: ибо в то время, как слух наш оглох от громких тонов, Державин сумел без лиры и Пегаса воспеть простым слогом деяния Фелицы; ему дана была способность и важно петь и играть на гудке.... Назвав Державина певцом Фелицы, современники его дали знать, «что особенность его, как поэта, ярко выступила в этой пьесе. Справедливое проименование до сих пор не потеряло своей силы: для нас Державин тоже певец Фелицы; певцом Фелицы останется он и для дальнейшего времени» (Предисловие к Исторической Христоматии нов. периода русск. Словесности, т. I, стр. II).

Как образчик мнения современников о Фелице, приведем суждение Радищева: «Преложи многие строфы из оды к Фелице, а особливо где мурза описывает сам себя,... без стихов останется почти та же поэзия» (Соч. Радищева, ч. IV, стр. 82).

По всей вероятности, ода к Фелице, при появлении ея в Собеседнике, напечатана была и отдельными оттисками. В издании 1798 г. (стр. 69) она носит еще прежнее длинное заглавие; в издании 1808 г. (ч. I, XII) она озаглавлена уже просто: Фелица.

Значение рисунков (Олен.): 1) Фелица указывает царевичу гору, на которой растет роза без шипов; 2) предметом служит последний стих 8-й строфы: «Лечу на резвом бегуне».

1. Этот эскиз найден нами в бумагах Державина и написан на особом листке собственной его рукою; судя по характеру почерка, он относится еще к семидесятым годам (ср. выше, стр. 147, примеч. 34 к Фелице ). Весьма замечателен выраженный в нем взгляд Державина на отношение его, как поэта, к Екатерине и на долг искренности в похвалах сильным. Это как бы авторская исповедь певца Фелицы. Исчислим здесь все те стихотворения Державина, которые были написаны им до Фелицы в честь Екатерины II:

   1767 г.	Надпись на шествие ея в Казань .
   	» Надпись. . Собеседник (ч. XVI, стр. 6).